Одинокая звезда Глава 72. Престижной стала не успешная учеба
Особенно донимал преподавателей один вертлявый парень. На вступительных экзаменах он показал крайне низкие знания, но его мать так плакала и просила директора зачислить сына в лицей, что тот сдался. Отец парня погиб от несчастного случая на производстве, и после этого мальчик совсем от рук отбился. Мать надеялась, что, может, хоть в лицее он возьмется за ум.
Но парень учиться никак не хотел. Да и не мог, так как имел пробелы в знаниях едва ли не с начальной школы. Тем не менее, он был из лидеров − и поскольку не мог привлекать к себе внимание класса успехами в учебе, стал привлекать его безобразным поведением на уроках.
Ему ничего не стоило высморкаться на перемене в оконную штору на глазах у ребят, а потом с пеной у рта доказывать, что это сделал не он. Едва учитель отворачивался к доске, как он выкрикивал дурным голосом какую-нибудь глупость и тут же заявлял: “Это не я!”
Ему удалось сколотить группу таких же лодырей, и они взяли верх над классом. Престижной стала не успешная учеба, а способность сорвать урок или поиздеваться над теми, кто послабее.
Ольга с самого начала была против его приема в лицей. Она доказывала, что у них не исправительное, а наукоемкое учебное заведение, где должны учиться только те, кто обладает для этого достаточными знаниями и желанием. Но обычно внимательный к ее мнению директор на этот раз не прислушался и зачислил таки мальчика. Оказалось, его попросил об этом старый знакомый, знавший отца парня. Так доброе дело по отношению к одному ученику обернулось злом для всех остальных.
Родители ребят постоянно возмущались поведением безобразника и частыми драками. Всем было ясно, что слабая успеваемость в классе — следствие низкой дисциплины на уроках. Нужно было принимать радикальные меры, а именно — отчислять парня из лицея. Тем более, что у него за четверть стояли двойки по всем предметам, кроме физкультуры и биологии. Добрая биологичка вообще не ставила двоек. К тому же, парень прогулял больше половины уроков. Поэтому все основания для его отчисления были.
Но директор медлил. Ведь отчисление лицеиста связано с крайне неприятными разговорами в гороно и необходимостью подыскивать школу, согласную принять двоечника. Но руководство этой школы обычно сразу начинало просить принять в лицей какого-нибудь ребенка "нужных" родителей. А тот впоследствии мог оказаться ничуть не лучше отчисленного.
Этого Ольга никак понять не могла. Парню шестнадцать лет — он может и должен отвечать за свои поступки. Если не хочет учиться, зачем заставлять? Пусть идет работать.
Самое обидное, что его компания стала систематически лупить ребят, учившихся хорошо, но не обладавших крепкими мускулами, − иногда за то, что не дали списать или вовремя не подсказали, а иногда просто для острастки, чтоб не выделялись. В итоге класс скатился на последнее место в лицее.
К концу четверти терпение родителей лопнуло, и на собрании они выразили директору свое крайнее недовольство. Почему из-за двух-трех хулиганов должен страдать весь класс? Пришлось тому клятвенно пообещать, что в ближайшее время он соберет педсовет и поставит вопрос об отчислении безобразника, а его компанию разведет по разным классам. Только после этого родители успокоились.
Потом был очень нервный разговор о перегруженности детей домашними заданиями и проблемах с математикой. Эти проблемы возникали ежегодно. Из-за крайне слабых школьных знаний приходилось повторять математику буквально с начальной школы, со сложения и вычитания простых дробей, не говоря уже о десятичных. И одновременно проходить материал десятого класса. Поэтому помимо интенсивной работы на уроках, очень много задавали на дом.
Еще хуже было с изучением физики. За два месяца первой четверти десятиклассники должны были повторить практически весь материал трех предыдущих классов. Ведь большинство из них никогда не решали задач на законы Архимеда, сообщающихся сосудов и прочие, которые изучались в седьмом и восьмом классах. А без этого успешно решать задачи молекулярной физики и термодинамики было невозможно. Вот и приходилось заниматься этим всю первую четверть, − а за оставшиеся полтора месяца короткой второй четверти вталкивать в головы ребят весь материал первого полугодия десятого класса.
Обвинять школьных учителей в слабых знаниях ребят было бессмысленно. Наоборот, при их теперешней позорной зарплате, на которую не смог бы прожить ни один нормальный человек, надо было кланяться им в ножки за то, что учат детей хоть чему-нибудь.
Ольга не раз предлагала ввести факультативные занятия, чтобы разгрузить плановые уроки. Но за сетку часов выходить категорически запрещалось. А о том, что дети часами сидят над уроками дома, лишенные помощи педагогов, составители этих правил не думали.
В общем, проблем с лицеистами было много. Но зато, где бы они потом ни учились, отовсюду приходили только отличные отзывы — марку лицея ребята держали высоко. Большинство из них поступало в "свой" Политех, задавая отличной учебой тон остальным студентам.
Хорошо хоть на кафедре было спокойно. Вошедший в силу Михаил Петрович Сенечкин внимательно отслеживал малейшие намеки на ссоры и конфликты, зачастую бытующие в педагогической среде, и гасил их в зародыше. К Ольге он относился трепетно, стараясь почти все ее советы и предложения воплощать в жизнь.
Весьма плодотворной оказалась система взаимопроверок, придуманная Ольгой. Она внедрила ее сначала в своих группах, а затем после доклада на заседании кафедры — и в остальных. По этой системе каждый студент составлял с десяток задач и сам решал их. Затем на занятиях все обменивались условиями. Теперь каждый должен был решить задачи, составленные товарищем, а тот — его.
Оценки друг другу выставляли сами студенты, а преподавателю оставалось лишь разбираться в спорных ситуациях. Дух соревнования, характерный для молодежной среды, и личные взаимоотношения вносили в этот взаимный контроль столько творчества, остроты и эмоций, что на занятиях скучать не приходилось. Но зато в математику очень быстро влюблялись поголовно все. А знание математики благотворно сказывалось и на изучении остальных предметов — особенно физики и информатики, которые без математических методов усвоить невозможно.
Размышляя над внедрением подобного взаимоконтроля и в лицее, Ольга подошла к подъезду и уже открыла дверь, когда ее окликнула какая-то женщина, видимо давно ее поджидавшая. Она зашла за Ольгой в подъезд и прислонилась к батарее, стараясь согреть озябшие руки. Слабый свет лампочки еще сильнее подчеркивал худобу ее лица. Присмотревшись, Ольга узнала мать Юры Шмелева — того самого безобразника, так досаждавшего всем своими выходками.
— Ольга Дмитриевна, можно с вами поговорить? — Мать просительно смотрела на Ольгу. Было видно, что она еле сдерживается, чтобы не заплакать.
— Но почему вы не пришли на родительское собрание? — с трудом скрывая раздражение, спросила Ольга. — Ведь кроме математики у вашего сына проблемы и с остальными предметами. По физике одни двойки, а на химию он вообще не ходит. Вам бы следовало выслушать и других преподавателей. Да и родители весьма сердиты на Юру и тоже хотели высказать вам свои претензии.
— Вот потому я туда и не пошла, — понурилась она. — Что я им скажу? Что вынуждена работать с утра до вечера, чтоб его одеть да прокормить. А он в это время предоставлен сам себе.
Ольга Дмитриевна, если его сейчас отчислят, это все — конец! Он покатится по наклонной плоскости и кончит колонией или чем похуже. Дружки его по двору уже наркотиками промышляют и Юрку к тому же склоняют. Мне тогда — хоть в петлю!
— Да вы понимаете, что из-за него весь класс страдает! Он с двумя такими же лодырями сам не учится и другим не дает! Нет, я думаю, уже ничего сделать нельзя. Восемь двоек в четверти и масса пропущенных занятий! Вы же подписывались под Уставом лицея, знаете, что отчисление следует при трех неудовлетворительных оценках. А здесь восемь! Куда уж дальше? Это вам хочется, чтоб он учился, а ему учеба совершенно не нужна! Он сам не раз заявлял: мол, в школе уроков никогда не делал, и все было нормально. Вот пусть и идет в школу.
— Ольга Дмитриевна, вы, конечно, правы, во всем правы. Но... дайте ему шанс, ну хотя бы до конца полугодия! Если бы вы знали, как он раскаивается! Он, когда узнал, что у него восемь двоек за четверть, даже разревелся. Он ведь думал, что его только пугают. В школе никогда столько не ставили. Вы знаете: Юра понял, что в его жизнь вошло что-то настоящее, что стоит ценить. И вот он по своей глупости его лишается. Он умоляет не отчислять его, клянется, что исправится. Дайте ему шанс, прошу вас!
— Но я ведь ничего сама не решаю, — растерялась Ольга. — И почему вы за него объясняетесь, почему не он сам? Ведь уже не маленький — десятиклассник! По-хорошему, он должен был сегодня прийти на собрание и перед всеми покаяться!
— Побоялся! Лежит сейчас дома — весь день ни крошки в рот не взял. И глаза на мокром месте. На вас вся надежда, Ольга Дмитриевна!
— Он побоялся! Жидкий на расправу! Когда других ребят они втроем лупцевали, он не боялся! И уроки срывать. Верите, вас мне жалко, а его ни капли!
— Ольга Дмитриевна, ну поверьте ему один раз! Попросите директора — он вас послушает. Не отчисляйте его до новогодних каникул! Если в полугодии будет хоть одна двойка, клянусь, сама заберу документы. А вдруг он возьмется за ум?
— Ох, не знаю, что и сказать. Свежо предание, да верится с трудом! Ладно, я поговорю завтра с директором. Но и Юра пусть даст письменное обещание, что изменится! И пусть прощения попросит перед учителями и товарищами, которым так досаждал. И чтоб впредь на уроках вел себя тише воды, ниже травы! Так и передайте.
— Все передам. Огромное вам спасибо! Побегу, обрадую его.
— Рано радовать — еще ничего не решено. Пусть Юра завтра идет к директору и кается. Я замолвлю слово, но если он меня подведет! Пусть тогда не обижается! И если его оставят, чтобы каждый день ходил на консультации. Каникул у него не будет! И вообще, я плохо представляю себе, как он будет исправлять двойку по математике. У него же с самой начальной школы — сплошная черная дыра. Помню: я ему говорю: “Возьми корень из этого выражения”. А он мне: “Где я вам его возьму? Корни в земле растут, а не в выражениях!”. Весь класс прямо умер со смеху.
— Ольга Дмитриевна, может, вы с ним позанимаетесь? Я понимаю, что вы очень занята, но, может, хоть по полчасика? Денег у меня нет, но я могу вам квартиру убирать или сшить чего. Я хорошо шью.
— Ну что вы — ничего не надо. Пусть завтра найдет меня на кафедре. Я посмотрю, что можно сделать.
— Ох, прямо не знаю, как вас благодарить.! Но я у вас в долгу не останусь, только помогите.
Она, наконец, ушла. Досадуя на себя, Ольга медленно поднималась по лестнице. Ей не верилось в благополучный исход этого дела — ведь она слишком хорошо помнила все выходки Юры. Она обнадежила его мать, и может оказаться, зря.
Но как можно было ей отказать? Сказать: нет, мы его все равно отчислим, потому что он безнадежен и мы на него злы? У нее, Ольги, язык бы не повернулся. Ну что ж, попробуем еще побороться за парня, — может, что и выйдет.
С этими мыслями она нажала на кнопку звонка и сразу заметила покрасневшие глаза Леночки.
Опять плакала, — подумала Ольга. — И здесь не слава богу!
— Что случилось? — спросила она, раздеваясь. — Почему у тебя глаза на мокром месте? Опять что-нибудь с Геной?
— Мама, можно я попробую сама разобраться? — сдержанно ответила дочь. — А то я все твоим умом живу. Пора бы уже своим пользоваться. Хотя бы в личных отношениях.
— Конечно, дочка. Не хочешь — не рассказывай. Покорми меня, а то я сейчас упаду.
— Я яичницу поджарю с зеленым горошком и тертым сыром. Будешь?
— Спрашиваешь! Три яйца. И побыстрее.
— Пока переоденешься и руки помоешь, все будет готово.
— Ну, давай.
© Ирина Касаткина, Дом Поэта, 24.10.2024
Свидетельство о публикации: C-YQ № 423525315
Нравится | 0
Cупер | 0
Шедевр | 0
