Игры с минувшим. Глава из повести.
«Вперевалочку ходит по квартире смешной топтышка, и не верится, что это мой сын. Найдёт что-либо на полу и бросит в мусорное ведро. Дочка тоже так делала, но, пожалуй, лишь это у них и похожее, а в остальном уж очень разные! Как будут относиться друг к другу, подрастая? А сейчас малыш, как только просыпается, так сразу кричит с ударением на первую и последнюю буквы:
- Аля, Аля!
Кое-как протянули с ним год, - то я взяла отпуск после положенных двух месяцев «по уходу за ребенком», то муж, и теперь проблема: с кем оставить сына? Очередь в ясли ещё не подошла, а няню не найти. К маме в Карачев?.. Нет, маме будет трудно, так что пока мы на распутье.
... Теперь муж работает в Конторе по прокату фильмов и, конечно, работа эта кроме зарплаты никакого удовлетворения ему не приносит. Но что делать? После того, как секретарь Обкома по идеологии Смирновский о нём сказал, - «Этот конфликтный журналист...», - в газеты Платона не берут, и остается нам только терпеть и ждать лучших времён.
... Около двух месяцев не водили дочку в садик и за эти дни, имея возможность попристальней вглядеться в неё, думаю: слишком требовательны мы к ней и многое пытаемся внушить, словно взрослому человеку. Недавно напроказила, Платон начал раздраженно читать ей лекцию, а я посоветовала:
- Когда разозлишься, вглядись в её глаза! Ведь совсем несмышлёные и, если напроказит, говорят: не хотела я так, а получилось.
Но, похоже, он не услышал меня.
... Часто, занимаясь кухонными делами, поглядываю на балкон, что напротив нашего, - иногда там посиживает старушка, - вот и подумалось: а, может попросить её посидеть с сыном?
... Обычно брат приезжает из Карачева по четвергам, привозя нам рюкзак овощей, и с порога сразу слышу:
- Ну, что нового?
Подавай ему события, драмы, трагедии, - без них жить ему скучно. А когда уходит, остаюсь с взбудораженной душой, - будто не то сказала, не то сделала и вот прямо сейчас надо бежать за ним, чтобы… И такое - каждый раз.
... Сходила к бабульке, что - напротив, предложила посидеть с сыном. Доброй, улыбчивой оказалась. Вначале всплеснула руками: «Да нет! Не смогу!», а потом согласилась: попробую, мол. Вот и хорошо. Так что через неделю выйду на свою любимую работу… и впрямь любимую, но которой руководят нелюбимые начальники и обстоятельства.
... Платон на выходной остался с детьми, а я – к родным, в Карачев.
Присаживаюсь на краешек маминой кровати, выкладываю гостинцы, а она:
- Ну, что ты тратишься? Нябось, опять на полсотни накупила.
Но вижу: рада. Вот сейчас заварю ей чай и начнет она лакомиться пирожными.
А я иду в магазин за молоком, хлебом и когда прохожу через парк, то в душе просыпается чуть щемящее чувство по тем да-алеким дням, когда бегала сюда на танцы. Грустно видеть, что всё изменилось, застроилось какими-то аттракционами, будками, навесами. Ну, что осталось от прошлого? Аллея да вот эти два дерева… да, это они, и уже тогда были большими. А еще вон тот фонтан с круглой чашей и мордочками львов. Ах, где же те счастливые мгновения, когда после танцев шла мимо него и знала: рядом ОН, тот самый, в кого влюблена в этот вечер!.. А когда вечером иду к автовокзалу, снова возвращается ощущение соприкосновения с чем-то родным. И несу в себе это чувство бережно, чтобы не расплескалось, не растворилось так быстро, а у автовокзала, цепляясь взглядом за еще закрытые еловыми лапами кустики роз, за проталины у полукруглых сидений сквера, уже грущу: как же можно уезжать от всего этого, - родного! Но там, в большом городе - моё гнездо, и в нём тоже родные.
... Всего только месяц и посидела Раиса Николаевна с Глебом, - «Не те силы», - и с завтрашнего дня Платон снова берет отпуск за свой счет, так что протянем еще сколько-то… Жаль, конечно, что эта добрая бабулька не может оставаться с нами. Таких солнечных старушек я еще не встречала, - мало того, что не взяла от нас денег по уходу, но даже ничего не ела, когда я приезжала на перерыв, чтобы покормить сына и ее».
... Есть у Давида Самойлова* строки:
Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут…
Вот и моя память… Иногда, вдруг проявляет один из образов и трепещет, не уходит, заявляя о себе снова и снова до тех пор, пока не оживлю на страничках воспоминанием или рассказом. И странно! Словно успокоившись, растворяется возникший образ, тает. Мистика? А, может, такое – из области того, чего не знаем?
... Наконец-то получили направление в ясли, так что закончилось моё суматошное, но пленительное заключение с минутами глубокого, истинного счастья от общения с детьми. Не знаю, найду ли теперь время для записей в дневниках? Ведь работа, муж, дети, поездки к родным в Карачев… Но вчера, перечитывая страницы о начале своей «телевизионной деятельности», снова возникло желание найти в них что-то для понимания себя, так что буду, буду всматриваться в них, - раз есть начало, должно быть и продолжение.
... И всё же Платона, хотя и с оговорками, но взяли в газету «Деснянская правда», так что в профессии он пока остаётся. А еще по вечерам и в выходные начал писать роман… После дня в газете и писать? Правда, сегодня попробовал вначале немного поспать, а в девять вечера, сел за стол».
Писать роман Платон будет медленно, - как и всё делает, - иногда вроде бы забывая о нём и возвращаясь к рассказам, но закончив через несколько лет, назовёт «Ожидание настоящего» и станет отсылать его в издательства, где редакторы будут придираться к крамольным по их соображениям страницам. Тогда отдаст своё «Ожидание» в окружное Приокское издательство, где его и издадут в годы начавшейся Перестройки*, когда дышать станет легче. А предисловие напишет такое: «Разобщенность, одиночество, потерянность молодых, энергичных, добрых людей – едва ли не самое печальное наследство застойного времени. В поле зрения автора – жизнь трудового коллектива крупного завода, духовный мир рабочих и интеллигенции».
И то будет пятая его книжка.
«Почти не раскрываю дневник, - они же, о ком хочу писать, заполняют всё свободное время. Дочка подросла, легче стало убедить её в чём-то, но пугает её рассудительность, - мало наивных, детских вопросов. Очень любит рисовать. Спать ложится - отрываешь от рисования, в садик собираешь - то же, и воспитательница жалуется, что всё у них ею разрисовано. А сын во всём подражает сестре, и если она рядом, то он - её зеркало: поворот головы, жесты, интонация… Снисходительно позволяет тормошить себя, таскать на шали по полу из комнаты в комнату, со смехом гоняется за своей машинкой, которую та увозит от него с грохотом, а когда ему что-нибудь надо, кричит:
- Дай-дай-дай-дай!
Да с такой обидой слезной!
Вот словарь его слов: лябука - яблоко, ку - чайку, малька - молока, леб - хлеб, бука - булка, коха - кофта, кулька - куртка, мика - машинка, ляба – сабля и без лябы спать не ляжет, в ясли не пойдет.
Есть у какого-то писателя рассказ: отец умертвил своих детей, когда им было годика по три, - не мог смириться, что станут взрослыми, а, значит, другими. Чудовищно, конечно... Но ведь так грустно, что не остановить и даже не замедлить эту пленительную пору детства, - так стремительно уходит! Вот поэтому и хочу попытаться обмануть беспощадное время, - пусть хотя бы в дневниках останутся вот эти наброски с тех, кто так дорог сердцу».
Записки о детях буду вести до тех пор, пока у них не появятся свои семьи, и из них потом сотку целый сборник под названием «Тропки к детям».
«До пяти вечера - обед, ужин, уборка, стирка и всё время - рефреном, для успокоения: не беда, когда дела, беда - когда их нет... не беда, когда дела… Теперь - на работу. Тепло, пахнет дымком. По деревянным ступенькам - туда, вниз, к Десне… Да, деревья ещё не «дышат» зеленью, но через них - разлив реки. Холодное полотнище серо-зелёной воды. Безмолвная вода, тихая вода и только блики солнца – на ней. А солнце уже яркое, жаркое!.. Рабочие - со смены. И тоже - безмолвны. И в троллейбусе тихо… Набережная. «Троллейбус дальше не пойдет, энергию отключили»... «Дом рушат?» «Да, обвалился». Пыль – столбом! Экскаватор, оцепление, люди вдоль изгороди, по обочинам... Уже минут двадцать тихие – и такие яркие под солнцем! - троллейбусы: шестерка, первый, второй, тринадцатый. Словно пунктиры... Но успела к эфиру! Бегом - по коридору и – с порога: «Роза, входи в эфир!» Фильм «Белая гвардия»: гетман бежит в Польшу, его ополчение - по домам. И там – разруха?.. Но – домой. И снова - обвалившаяся дом на Набережной, оползень на Покровской горе, ещё шире – Десна. Темная вода, мутная вода... «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Вот-вот! А для меня миг - опора для будущего. Для будущего, которое только – во мне!
...И опять настигло: все, что делаю на работе – для «высокого начальства» и, к сожалению, редко удаётся сделать передачу, которая приносила бы радость. Как вчера: играла заезжая арфистка и мы с оператором Сашей Федоровым работали в каком-то удивительном и радостном синхроне, понимая друг друга с полуслова, отчего в душе и сейчас – музыка.
... Платон часто раздражён тем, что нас окружает, поэтому моя усталость спотыкается о его тоску и утешения не найти. И только дети! Только в них – минуты отдохновения. Только с ними душа причащается чему-то истинному.
... Ездила на выходные в Карачев, спала на кровати брата, - как в люльке. Хорошо!.. Но к утру - его храп с раскладушки, из другой комнаты - испуганный вскрик мамы, - приснилось: стены рушатся. Потом прибирала в хате, пылесосила потолок от нависшей по углам паутины, - завтра Пасха, - вешала тюлевые занавесочки, а мама стояла рядом и командовала, опираясь на лыжную палку:
- Присборь, присборь их! И дырки-то складочками закрой, - указывала ею: - Да не туда эту-то, а сюда. Ну, подумала б, зачем туда-то? Чтобы солнце загораживать? Витька сейчас ее р-раз и скрутить... и сорвёть.
А перед отъездом - её рассказ о Кузе, рыжем гармонисте:
- Видать, не суждено мне было счастливой с ним жить, вот Бог и прибрал его. - Сидела на кровати, свесив ноги и опершись на ту же палку: - Уж очень его любила! - И тёмный профиль её на какое-то мгновение застывал: - Любовь, моя милая, это тоже талант, не каждому и даётся… такая.
А вечером с Виктором - на мотороллере, к автобусу, в клетчатой шали. И моросил дождь. И выпархивали из-под колёс лужи. И ветер хлестал и хлестал шалью».
Милые, дорогие до слёз образы! Какой же сладостной болью отзываетесь в этих строках, сохранённых когда-то в простых ученических тетрадях! И грустно, что через какое-то время растаете, вытесненные реальностью настоящего дня.
«С одиннадцати утра до пяти делаю видеозапись спектакля. Без перерыва. И глаза не смотрят, и голова раскалывается!
- Чем кончим? – спрашивает театральный режиссер: - На реплике: «Люди не чтят хороших традиций»?
- «Сотрут, и не заметишь», - предлагаю.
И вопросительно смотрю на него: смекнёт ли, что имею в виду нашу «направляющую и созидающую»? Пауза. Пристальный взгляд. Соглашается.
А дома - дочкины детские руки на клавиатуре и робкие, но живые звуки... Моя не осуществлённая мечта. Ах, если б дочка научилась! Сколько б радости потом - и для меня!.. И чуть позже, на кухне - детям: только трудом можно чего-то добиться… учитесь ценить время... человек творит себя сам… А они едят булку с халвой, хихикают, елозят по табуреткам, по моим коленям.
... На улице тепло, солнечно, зелено! А Платон опять мается: нет интересной работы, нет друзей, а тут ещё и не пишется. Его маята перебралась и на меня, прицепилась тоской по сильным, умным людям, - как же бывает невыносимо видеть озабоченные, замкнутые лица на улице, слышать пошлые шлягеры из открытых окон!.. И - враньё, враньё, враньё в газетах, по радио, телевизору...
А тут еще и дети перед сном разыгрались.
- Хватит! Успокойтесь! - сорвалась.
Нет, не действует. Нашлёпала по задницам. Их вопли, мои слезы... Секу себя: плохо! Это - от беспомощности! Но знаю: опять сорвусь.
... Вот уже несколько лет брат хлопочет о признании подпольной организации Карачева, в которой и сам, четырнадцатилетний, участвовал, - крался тёмными вечерами по улицам и штамповал на немецких объявлениях: «Смерть немецким оккупантам!». Недавно ходил он в райком, а какой-то чиновник сразу начал орать: «Никакой организации здесь не существовало!» Тогда пошел к секретарю по идеологии, и та вроде бы сочувственно отнеслась к его просьбе.
- Даже папка у неё есть по этому делу, - сказал обнадёженно: - но нет документов о факте существования подполья. Если б достать!
И попросил меня обратиться к партийному секретарю нашего Комитета Полозкову, - тот как раз пишет о войне. Схожу.
... И опять острое сожаление вызывает, что не могу унести «в грядущие годы» облики детей, их привычки, слова, - уже и сейчас немногое вспоминается из того, какой была дочка в три года. А растет она доброй девочкой. Купили ей велосипед на толстых шинах, так всегда радуется, если кто-либо из детей катается на нём, а когда приводит подругу, то первым делом спешит угостить чем-либо и мечтает о том, чтобы носить в группу сладости и всем раздавать. Очень любознательна, - со сто «почему?», но когда отвечу на очередное, то обязательно посмотрит эдак снизу и скажет: «Пра-аильно, мама!», будто бы уже знала, но просто проверила. Ну, а если засомневается, тут же слышу: «Ад-дманываешь, мамочка!», твёрдо выговаривая «д». А еще любит настаивать на своём, и когда поправляю, то обязательно скажет: «А если мне так нравится!» В садике жалуются, что сладу с ней нет и на прогулках до всего ей дело! Недавно водили детей в приезжий зооцирк, так она прошмыгнула прямо под ноги слону, - воспитательница с ужасом об этом рассказывала. Очень любит, когда её чему-то учат, и если б у меня было время с ней заниматься, то уже читала бы, шила, вязала, - вчера в течение часа сковыряла крючком шнурок, - только, когда учится, к ней не подходи: кричит, злится! Карманы её вечно набиты всякой всячиной: пузырьки, клочки, винтики, стекляшки, камешки, палочки, лопнувшие шары, - все ей надо! – а если что выбросишь, скандал. И по улице не пройдешь с ней мимо того, что лежит беспризорно. Сегодня шли из садика домой, она приотстала... оглядываюсь, а дочка волочёт за собой щит с объявлениями. Но при всей своей активности замечает и облака на небе «черные», и луну, которая «плывет», и солнце, «как из пластилина», и деревья «уже красные»... Вечером, когда готовлю обед на завтра, дети обычно крутятся под ногами и от этого - мои бесконечные вскрики: «Глеб, ты куда?.. Галя, не рисуй на стене!.. Глеб, не лезь под стол!.. Галя, отдай ему машинку!» Трудно иногда бывает с ними, - уж очень активны! - но и радостно: растут, растут человечки!
... Звонила Полозкову: «Вам дозволено рыться в архивах, так, может, узнаете что-либо о Карачесвкой подпольной организации?», а он ответил: «Документы о ней добывать - труд напрасный. В КГБ* не хотят признавать факт ее существования». Вот так… Так что пока моему брату «факт существования» Карачевской подпольной организации приходится увековечивать в его собственном романе «Троицын день».
... Снова редко делаю записи. И потому, что полностью погрузилась в дневники, - правлю, перечитываю, перепечатываю и зачастую кажется: это – лишнее, это – не надо, а стоит ли оставлять это или то? Но выбрасывать «это и то» жалко, вот и думаю, думаю... и когда на работу еду, и когда вяжу в своем уголке дивана, и перед сном, и когда не спится. Трудное это занятие, но интересное!
... Как же хорошо, что позавчера на работе дали по цыплёнку и по кило колбасы, да еще и сберегла всё это, - ведь сегодня у Платона день рождения. Но еще и на десерт что-то надо… И перед работой забегаю на базар, покупаю полкило овсяного печенья, триста грамм конфет «Маска», три тюльпана, ремешок для часов - в подарок, а вечером сын, раскладывая на тарелке хлеб «красиво», спрашивает:
- А мне что подарить?
- Подумай сам, - советую.
- А-а, знаю! – И убегает, приносит маленький кинжальчик, свою «лябу», как называл ее пару лет назад: - Скажу папе: защищайся им нас от врагов.
И вот - зажаренный в духовке цыплёнок, помидорчики, конфеты, печеники, вино... с черничным соком дочке и сыну:
- Будь счастлив, глава семейства!
... Как всегда, прямо с поезда захожу на базар и ищу маму. Да вот же она! Покупает картошку у мужика, стоит с ним рядом со своей коляской сгорбленная, жалкая… И кажется мне: все бабы пальцами на меня указывают, во, мол, довели мать! Сквозь землю провалиться б! А ведь твердим ей:
- Не езди на базар! Хватит, отвозилась, отторговала.
Но она, когда Виктор был в Брянске, все же повезла рассаду, и вот теперь сидит на порожке и рассказывает:
- Вязу, значить, свою коляску с базару... и вдруг в глазах потемнело. Присела тах-то на чье-то крылечко, а тут – знакомая идеть: «Что ты, Мань»? Да так, ничаво, говорю, отдыхаю… А у самой всё плыветь перед глазами. «Давай помогу тебе», - знакомая-то... Не, не надо, отвечаю, иди, иди. Ну, пошла она, а тут ишшо двое подходють, помоложе: «Давайте мы вам, бабушка, коляску довезем.», а знакомая возвратилася да говорить им: не надо, мол, не трогайте ее, она сама… вот только отсидится. Во как, милая…
- Ма, ну зачем же ты поехала! Виктор приехал бы и продал.
И улыбаюсь почти сквозь слезы. А она уже пытается лыжной палкой дотянуться до манерочки, как называет миску, в которую хочет насыпать пшеницы для кур:
- Ну-у когда ж он ишшо приедить-то, - уже сыплет зерно в миску: - Рассада то готовая, нужно продавать, вот и поехала.
- Вот и попала б в больницу, - подхватываю, пытаясь припугнуть.
Но поможет ли?
... В кабинет входит редактор «Новостей» Володя Жучков с бутербродом в руке:
- Ухватил - хохотнул, - с барского стола.
Чуть позже влетает мой коллега Юра Павловский:
- Галина Семеновна, у вас чашка свободная есть? - И потирает руки: - Там Ильина принесла чай о-обалденный. Аромат!.. - Даю ему чашку, а он: - Хотите и Вам принесу? - Нет, я не хочу. - Ну, хоть понюхаете! – настаивает беспардонно искренне.
Молча, смотрю на него... и он соображает, шмыгает за дверь. А я иду к своему начальнику и думаю: может, и нет в этом ничего такого, что моя ассистентка Ильина приносит иногда что-либо «обалденное» из-под прилавка обкомовского магазина, где работает её мать? Вот и он, мой начальник, сидит и попивает тот самый чаёк, который предлагал мне понюхать Павловский. Да и Катя Мохрова входит с сухарем и стаканом в руке, в котором тот же чай ароматный и, не извинившись, что прерывает наш разговор, подсовывает Валентину Андреевичу какую-то бумагу, начинает объяснять что-то. Замолкаю, жду... Да нет, Катя хороший человек, и мы с ней ладим, но сейчас моё неприятие вот таких чаепитий от обкомовского «барского стола» переносится и на неё… Но уходит. Только начинаю говорить, вшмыгивает выпускающая с чашкой!..
Ну, почему для них «это» - маленький праздник, а для меня…»
Валентин Андреевич Корнев… Был он невысок, но строен, лицом не сказать что красив, но симпатичен, с живым взглядом серых глаз, с проблесками седины в короткой бородке. Странно, что мало делала о нём записей, и вот одна из них: «Вчера в наших «Новостях» прошла информация Гуглева о том, как город избавляется от беспризорных собак, - отлавливают их и в каком-то загоне забивают палками, - так Корнев говорил на летучке: не надо было, мол, этого показывать!.. ему, видите ли, чуть плохо не стало от этого сюжета!.. да и в вообще, «показывать надо только то, что не будоражит ум и сердце.
Таким он и был: на летучках старался погасить споры, сгладить конфликты, на собраниях – тоже. Берег своё больное сердце? Телевидения Валентин Андреевич сторонился, поэтому, может, и писала о нём мало? Правда, иногда всё же пробовал вникнуть в нашу технологию, но у него это получалось плохо. Помню, как спустя почти год после перехода студии на видеозапись, пришёл ко мне на пульт и спросил:
- Галь, - всегда меня так называл, - а можно как-то просмотреть то, что сейчас записали?
Не знал, что после записи просмотр обязателен. Как относился ко мне? Пожалуй, была я для него прежде всего красивой женщиной, а потом уже режиссером, - при встречах окидывал ласкающим взглядом, непременно улыбался. Не помню, чтобы выговаривал за что-то, не помню, чтобы мстил, если на собраниях взбрыкивала против него, - было и такое, - и грамоты за «хорошую работу» сыпались, как из рога изобилия. Были ли у него конфликты с Обкомом? Не знаю. Но когда на собраниях надо было сказать то, что «нужно руководящей и направляющей», говорил. Искренне ли? Не думаю… а, вернее, хочу так думать.
«Дети подрастают, - дочке девять, сыну шесть, - и что-то меняется в их характерах, но в основном… Дочка энергична, любопытна, опрометчива, упряма. Если накажешь, то на какое-то время сдается, отступает, но тут же начинает искать: чем бы отомстить? А сын мягок, рассудителен, довольно легко идет на компромиссы, осторожен и если дочка подсовывает руку под ремень, защищая брата, то он такого не сделает. Семь лет будет ему в октябре, но он уже - первоклассник. Когда вела в школу, был напряжен, молчалив и, не отдавая портфель, не отпускал руки. Кстати, любит ходить за ручку, а вот дочка, норовила оторваться ещё в два годика.
... Первый солнечный день после двухнедельных дождей и сразу - жара. По колеям, поросшим травой, бежит струится прозрачная вода, а у дороги - плети молодых лисичек и кустики черники, темно-сизые от ягод. Когда еще будем собирать такую?.. И снова дождь! Но радостный, грибной. Ручейками - по спине. Удар грома стряхивает брызги и с деревьев. Чавкающие кроссовки утопают во мху и комарьё!.. Даже в уши лезут! Но к вечеру надёргали целую корзину ягод, а по дороге нахватали еще и лисичек, подберезовиков, прекрасный белый гриб!.. Поезд ждали опять под дождем. Испарение от сырого леса, набухшая водой, клонящаяся к земле трава, негромкие, словно растворяющиеся во влаге, слова ягодников... А в вагончике узкоколейки - всего несколько человек, в автобусе - тоже. Тепло, уютно. Корзина с черникой - на коленях у Платона, с влажными и яркими грибами - на моих. Вот это!.. и только это! – истинное.
... Еще раз перепечатала дневниковые записки и подумалось: всё хорошо. Но когда стала вчитываться - опять: ну, как же пропустила это!.. как же не обратила внимания на то!.. как же… как же? И поняла: надо снова «перемонтировать», - «узор жизни» не прорисован, нет «стержня», вокруг которого всё намоталось бы, как при монтаже фильмов, а поэтому нет упругости, напряжения и написанное не притягивает... Когда-то вписала в блокнот вот такие слова моего любимого Александра Блока*: «Пока не найдешь действительной связи между временным и вневременным, до тех пор не станешь писателем не только понятным, но и кому-либо, и на что-либо, кроме баловства, нужным». Но как?.. как искать и найти ту самую «связь», чтобы написанное оказалось кому-то нужным?
(Через три месяца)
И в третий раз перепечатала то, к чему постоянно возвращаюсь вот уже два года, - работа на телевидении, увлечения, влюблённости, разочарования, - и теперь вроде бы всё так, как нужно. Но знаю, что когда через год перечитаю, то снова начнётся: ну, как же пропустила вот это!.. как же не обратила внимания на то!.. как же… как же?
... И снова - у Блока: «Забудь о временном и пошлом, и в песнях свято лги о прошлом». Ну да, ведь то, далекое, - как бы ни хотела обмануть время! - было всё же другим, а я изменила его и теперь оно словно расщепилось, окрасившись иными красками, как преломлённый линзою луч света.
Но всё же осталось, осталось моим.
*Давид Самойлов (1920-1990) - советский поэт и переводчик.
*Перестройка - масштабные перемены в идеологии, экономической и политической жизни СССР со второй половине 1980-х годов.
*КГБ - Комитет государственной безопасности CCCP.
*Александр Блок (1880-1921) - поэт, писатель, публицист, драматург, переводчик, литературный критик.
«Игры с минувшим» Автобиографическая повесть" можно скачать или купить книгой - https://litportal.ru/avtory/galina-safonova-pirus/kniga-igry-s-minuvshim-avtobiograficheskaya-povest-759813.html
© Галина Сафонова-Пирус, Дом Поэта, 06.10.2022
Свидетельство о публикации: O-XU № 672372839
Нравится | 0
Cупер | 0
Шедевр | 0
